А на одной льдине стояла недопитая  бутылка водки и два маленьких стаканчика.

Вчера вернулся из Каменки, иду по улице Ленина, навстречу приятель Миша Колокольцев.

–  Что новенького?

–        Потрясающая новость!

–        Ну-ка, ну-ка, делись…

–        Ты не поверишь, лед тронулся…

–  Это я знаю. Закон вышел, что разрешено организовывать партии, достаточно пятьсот подписей…

–        Я не о том. Я о ледоходе.

–        «Ледоход» Суворова – нашел новость. Я прочитал эту книгу, знаешь когда?..

– «Ледокол», если ты о книге, а я тебе о ледоходе. Река вскрылась, на Чусовой ледоход!…

–        А… – И ему стало не интересно.  

Я и сам забыл, что есть такой природный феномен – ледоход. А дом у меня, между прочим, на Чусовой, на высоком ее берегу, откуда все хорошо видно. Замечал, по весне проплывали отдельные льдины, но вот застать начало, увидеть кульминацию этого захватывающего зрелища как-то не получалось. Нет расписания, никто не объявит, когда. Нет смысла караулить, все равно проглядишь.

Надо угадать.

Это было 15 апреля в 16-30. Я подошел к роднику, наклонился, черпая воду, – и вдруг почувствовал: в самой атмосфере что-то изменилось. О-ох! – будто кто вздохнул, напрягаясь в невероятном усилии. Па-ам! – ощутимое в воздухе напряжение спало, подул свежий ветерок. Глянул на Чусовую – вода у берега бурлила и пенилась, многогранник белой льдины, занимавший большую часть реки, раскололся посредине и стартовал по течению. Две половинки стремительно отдалялись друг от друга. Одна терлась ближе к правому берегу, другая держалась чуть левее фарватера. Вдоль левого берега давно образовалась протока благодаря грохочущей горной Каменке, которая здесь впадала в Чусовую. Льдина стремительно набирала скорость, впереди крутой поворот и боец, так у нас называют скалы на берегу реки. Об эти скалы в демидовские времена немало побилось баркасов, таскавших по большой воде железо, и льдина тоже зацепилась краем, полезла на берег, подминая под себя кусты ивняка, вздыбилась, обломав себя и нагромоздив обломков у бойца. И погнала дальше, развернувшись в самую стремнину, чтобы проплыть какие-нибудь сто метров и удариться тараном затянутое льдом русло. И плыли кучей, толкая друг друга, проносились мимо прошлогодний мусор, щепки и целые деревья. А на одной опрятной белой льдине стояла бутылка водки и два маленьких стаканчика, на дне еще было немного горячительной жидкости. Уж как должно было клевать, чтоб рыбаки забыли, недопили?! Хороший клев и плохой, удачи и неудачи, – все это стремительно удалялось прочь, скрывалось в дымке.

Я вдоволь побегал с фотоаппаратом и наснимал кучу, как мне казалось, интересного материала. Сел, разбирая его, и вспомнил, что видел ледоход однажды гораздо более мощного масштаба. Вернее даже самого мощного, какой может быть. Потому что происходил он на Амуре, реке самой полноводной в мире, где бывает ледоход.

В то время я жил в Хабаровске. Была чудесная погода, и я решил прогуляться к Амуру, спустился через парк к берегу, сел на лавку, чтобы съесть купленный на углу пирожок. Снег почти растаял, только кое-где под деревьями сочились влагой потемневшие его пласты. А река была еще зимней, оцепенелой... Прямо передо мной обветренное ледяное поле с черной тропой зимника, отмеченной черными вехами. Я надкусил свой пирожок, но тут же и забыл о нем, обо всех мелочах жизни, что постоянно толкутся в мозгу. Забыл обо всем. Вдруг почувствовал гул, почувствовал кожей, всеми клетками. Я бы не смог сказать, в какой момент возник этот гул. Не было - и вот... Не сразу понял, откуда, где берет начало. Этим гулом были пронизаны все видимые и таящиеся предметы, все пространство и я сам. Ровное ледяное поле взбугрилось перед мной, будто взбунтовавшийся титан расправил плечи, приподнял и расколол сковавший реку панцирь. Многотонная глыба неуклюже приподнялась, ощерив на мгновение хищный излом, и внезапно с чистым, хрустальным звуком от нее отделилась тончайшая пластина. За ней - другая. Мелодично звеня, эта монументальная, казалось бы, незыблемая громадина с изначальной предопределенностью, рассыпаясь,  истратила себя до последнего кусочка. Пробил час, их было множество, ледяных махин, вздыбивших реку. И каждая исходила мелодичным перезвоном, который ручейком вливался в общий утробный и всеобъемлющий гул. Тропа зимника сдвинулась, ее отнесло вниз по течению, она искривилась, и вехи, которые еще минуту назад вели путника по льду на другую сторону, упали...

И я вспомнил, что случилось это знаменательное для меня событие в аккурат в тот Апрель, когда ЦК КПСС объявил «перестройку и ускорение», 22 апреля, в день коммунистического субботника.